– Ничего, но я почувствовал: эта штука для него что-то значит. Его глаза немного округлились.
– Округлились глаза?
– Ага.
– Хм-м…
Детектив проигнорировал сарказм Ласситера.
– Я вполне серьезно. Вид бутылочки его поразил. Закажу в лаборатории повторный анализ. Может, они что-нибудь упустили? Наркотик или что-то еще.
– А затем?
– Одним словом, сидя с ним и его адвокатом, я упомянул о том, что пока не знаю, что может потребовать обвинитель – смертной казни или пожизненного заключения, это будет зависеть от его поведения. Я сказал, что мы располагаем доказательствами предумышленности содеянного, и доказательства эти прочны как скала. Затем я рассказал ему о спирали, по которой он будет катиться вниз. Через несколько дней мы отправим его в защищенное помещение больницы Фэрфакса, после чего…
– Что значит «защищенное помещение»?
– Больничная палата с пуленепробиваемыми окнами. Ты не представляешь, сколько подозреваемых получают травмы во время совершения преступления. А узнаешь – не поверишь. Одним словом, в каждом административном округе имеется защищенное помещение. В Вашингтоне оно расположено в Генеральном госпитале округа Колумбия. И здесь, в Фэрфаксе. Обходится страшно дорого. Когда подозреваемый обретает более или менее сносную форму, его переводят в защищенное помещение. Решетки, стальная дверь, замки снаружи и все такое.
Ну ладно. Я объяснил, что дальше дела пойдут еще хуже. Когда он немного поправится, ему будет формально предъявлено обвинение, и из больницы его перевезут в тюрьму графства. Не исключено, что поместят в тюремный лазарет, но в любом случае это будет тюрьма. Тот самый путь вниз, о котором я уже говорил. Доктора, насколько мне известно, сегодня уменьшили Доу дозу болеутоляющего, чтобы он не был таким обалдевшим и я смог с ним потолковать. Я видел, что ему не по себе и он ждет укола. В присутствии адвоката угрожать ему было глупо, но все же я дал понять, что медицинский персонал в тюрьме графства выдрессирован, как служебная собака.
– Господи, что ты несешь, Риордан!
– Брось, я сказал ему правду. Они действительно заняты, и он скорее всего не получит того лечения, которое имеет сейчас. И я не вру. Я сказал ему, что год назад – ты можешь проверить это по подшивке «Пост» – был скандал. Страшное дело. Получилось так, что ни один из больных в тюремном лазарете не получал никаких лекарств. Сестра пичкала их пустыми таблетками из тех, что дают просто для утешения, продавая медикаменты на сторону.
– Джим…
– Итак, я сказал ему, что если он станет более покладистым, то, может быть, проведет в защищенном помещении больницы неделю. Не исключено, что две. Одним словом, достаточно долго для того, чтобы встать на ноги.
– Ну и?..
– Ничего.
– Ты уверен, что он понял?
– Да.
– Почему ты так уверен, если он не произнес ни слова?
– Потому что он владеет английским – объясняется с сестрами: я хочу пить, голоден, мне больно. Парень прекрасно говорит с ними. Кроме того, я еще кое-что заметил. Мне довелось допрашивать около двух тысяч человек, и я могу составить определенное мнение. Этот парень – крепкий орешек. Уверяю тебя, полиция допрашивает его не впервые.
Ласситер поверил.
– И это все?
– Более или менее. Доктор вышвырнул нас. «Пациенту необходим отдых», – певуче прогундосил Риордан. – Доктор посылает сестру сделать пациенту вливание димедрола, мы поднимаемся на ноги, а Джон Доу выглядит действительно скверно. Он испытывает сильную боль – это видно невооруженным глазом. Он потеет и время от времени мычит, словно ему уже невмоготу. Итак, я сурово взглянул на него и заявил, что еще вернусь, а он посмотрел на меня, ухмыльнулся и знаешь что выдавил из своей набитой дерьмом пасти?
– Что?
– «Чао».
– Чао?
– Точно. Это звучало как «сукин ты сын» или что-то вроде того. Если бы он уже не был в лечебнице, я бы его туда отправил.
Ласситер помолчал немного и спросил:
– И что же ты теперь намерен предпринять?
– Все, что ему обещал, – мрачно ответил Риордан. – Начнем с перевода в защищенное помещение. Доктор сказал, что если ничего не случится, мы сможем переправить его уже на следующей неделе.
В День благодарения Ласситер выбрался из постели около восьми и увидел, что погода намеревается взять реванш. За окнами атриума кружились крупные красивые снежинки. Такой снегопад обычно показывают в начале рождественского кинофильма.
Джо быстро оделся, вытащил из холодильника пару банок консервированного тунца и пошел к машине. Консервы должны были послужить платой за участие в «индюшиной пробежке» – забеге на пять миль, который каждый год собирал не менее двух тысяч бегунов. Машина пробивалась сквозь водоворот снежных хлопьев, и Ласситер, чтобы лучше видеть, почти лег грудью на руль. Видимость была настолько скверной, что идущие впереди машины превратились в огоньки хвостовых фонарей, то и дело пропадающих в снежных вихрях. Во время такого снегопада все почему-то твердят, что «он скоро кончится» или «снег долго лежать не будет», однако когда Ласситер отыскивал место для парковки в Александрии, весь мир уже покоился под плотной снежной пеленой.
Многие заявляют, что самые дельные мысли приходят к ним во время пробежек, потому что ритмичные движения тела якобы раскрепощают ум, но Ласситер не принадлежал к таким людям. Во время бега он думал о самых примитивных и сиюминутных вещах: куда поставить ногу, не лучше ли снять перчатки, где повернуть и откуда взялась боль в колене. Что это – настоящая травма или игра воображения?