– Строго говоря, они не были больными, – заметил Найджел. – Им не требовался особый уход. Я хочу сказать, что они были вполне здоровыми женщинами.
– Значит, вы хорошо знали доктора? – спросил Ласситер.
Найджел и Хью переглянулись, и Найджел, покачав головой, ответил:
– Мы были знакомыми, но не друзьями.
Откинувшись на спинку стула, Хью пояснил:
– Найджел хочет сказать, что наш добрейший доктор был гомофобом.
– Тем не менее его пациентки останавливались в «Акиле»?
– Да, конечно, хотя для всех обитателей Монтекастелло я и Найдж не «он», а «оно». Полагаю, Барези с удовольствием определял бы своих пациенток в Тоди, однако у нас им было гораздо удобнее. А что касается доктора, то мы встречались с ним крайне редко.
Хью начал собирать тарелки, порхая вокруг стола подчеркнуто балетными движениями. Замерев с подносом, вознесенным над головой, он продолжил с ухмылкой:
– Вообще-то я допускаю, что знаменитый доктор мог стать одним из нас. Он никогда не вступал в брак, не имел женщин. Наряды – мечта! Любитель антиквариата. Крошечная собачка. И изо всех сил старался держаться подальше от нас. Все сходится. Подобные ему типы – всегда среди самых яростных гомофобов.
– Что за типы? – поинтересовался Ласситер.
– Те, кто находится в пограничной зоне, – ответил Хью и, совершив пируэт на одном каблуке, отбыл в кухню.
Проследив за ним взглядом, Найджел повернулся к Ласситеру.
– Жаль, что все так получилось, – задумчиво произнес он. – Вы, очевидно, разочарованы. Вы… – Гей явно заколебался, не решаясь продолжить. – Думаю, мне не стоит спрашивать.
– Спрашивать – о чем?
– Полагаю, речь идет о вашей супруге, и вы приехали в клинику первым, чтобы самому все проверить. Наверное, вы стремитесь зачать ребенка? Умоляю простить мои отвратительные манеры, – прикрыв глаза ладонью, закончил Найджел.
– Нет, – ответил Ласситер, – причина в другом. Я вообще не женат.
– Счастлив это услышать, – со вздохом отозвался Найдж. – Мне было бы очень больно, если бы ваши надежды рухнули.
Ласситера разбирало любопытство.
– А клиника действительно была последней надеждой?
– К сожалению, – начал Найджел, покачиваясь на стуле, – мои познания в области репродукции человека весьма ограничены в силу отсутствия личного интереса к данной проблеме. Но я бы не сказал, что клиника была последней надеждой, которой, как многие считают, является только церковь. Однако все утверждали, что старик Барези просто великолепен. Единственный в своем роде, если мне будет позволено так выразиться. Пациентки текли отовсюду – из Японии, Южной Америки… Одним словом, со всех концов земли. И большинство уезжали осчастливленными.
– Неужели? И в чем же суть… особого умения доктора?
– Увы, не знаю, – погрустнел Найджел. – Как я уже сказал, у меня нет врожденного интереса к подобным вопросам. Но женщины только об этом и толковали. Судя по их беседам, деятельность Барези была весьма успешной. Какой-то научный прорыв. С яйцом. Ну вот. – Найджел погрустнел еще больше. – Спрашивать меня бесполезно.
– Ненавижу слово «яйцо», – произнес Хью, появляясь из кухни. – Представить себя в виде яйца! – На его физиономии появилась гримаса отвращения. – Как паршивый цыпленок? Как безмозглый, инкубаторный, вскормленный в клетке цыпленок? – Выдержав паузу и еще немного погримасничав, он закончил более серьезно: – Однако, к твоему сведению, Найдж, женщины называли эту штуку «ооцит».
– Неужели? – изумился Найджел.
– Да. И наш гениальный доктор научил эти самые ооциты вырабатывать что-то вроде… брони, которая прикрывает его, как только первый сперматозоид перелезает через забор. Своего рода Железная дева, отгоняющая неудачников, после того как… – Хью махнул кулаком в стиле боксера-триумфатора, – после того как победитель объявлен.
Найджел, казалось, был озадачен.
– Кроме того, – продолжал Хью, – эта броня не только отгоняет лишние сперматозоиды, но и придает всему хозяйству суперфертильные свойства.
– Совершенно не представлял, что ты разбираешься в подобных вещах, – пробормотал Найджел и, обратившись к Ласситеру, добавил: – Хотя надо сказать, что женщины – эти несчастные существа – время от времени требовали от Хью сочувствия и внимания.
Хью закурил сигарету и, кивая, бросил:
– Особенно Ханна.
– Одна из наших чешек.
– Ханна Рейнер, – проговорил Ласситер. – Ханна Рейнер из Праги.
– Вы ее знаете? – удивленно спросил Хью.
– Нет, мы никогда не встречались.
Правая рука Ласситера покоилась на столе, отбрасывая в свете мерцающей свечи удлиненную расплывчатую тень на белую скатерть. Он отрешенно смотрел, как его пальцы непроизвольно сжались в кулак, разжались и сжались снова. В эти мгновения тень была похожа на птицу, пытающуюся расправить крылья.
– Но, – начал Хью, – каким образом…
– Она умерла, – сказал Ласситер. – Ханна Рейнер мертва.
– Не могу в это поверить, – сказал Хью, после того как Ласситер закончил рассказ. Он яростно курил сигарету «Ротманз», медленно покачивая головой.
Потрясенный Найджел долго переводил взгляд с одного собеседника на другого, а затем уставился в потолок.
– Что за дьявольщина? – только и смог произнести он.
– Я надеялся, что в клинике найдется… Откроется нечто такое, что придаст смысл всем этим событиям, – сказал Ласситер. – Но как насчет дома Барези? Может быть, там сохранился рабочий кабинет…
Хью покачал головой и пояснил, что апартаменты Барези находились в пристройке к клинике. И когда клиника превратилась в дым, вместе с ней стали прахом жилые помещения. Не осталось ничего. Абсолютно ничего.